Театральные инсценировки
произведений
Виктора Платоновича Некрасова
Спектакль поставлен по одноименной повести Виктора Некрасова «Студией театрального искусства» (Москва) (режиссер — Сергей Женовач, художник — Александр Боровский).
На российской сцене повесть «Кира Георгиевна» поставлена впервые.
Премьера спектакля состоялась 15 мая 2016 г.
Спектакль «Кира Георгиевна»
на сцене Студии Театрального Искусства
Действующие лица и исполнители:
Кира Георгиевна, скульптор — Мария ШАШЛОВА
Николай Иванович Оболенский, художник, ее муж — Сергей КАЧАНОВ
Юрочка, электрик — Андрей НАЗИМОВ
Вадим Петрович Кудрявцев, первый муж Киры Георгиевны — Дмитрий ЛИПИНСКИЙ
Мария, гражданская жена Вадима, врач — Полина ПУШКАРУК
Репетиции, сцены из спектакля
Репетиция.
Дмитрий Липинский, Мария Шашлова и Сергей Васильевич Женовач
Репетиция.
Сергей Васильевич Женовач и Александр Давидович Боровский
Репетиция.
Дмитрий Липинский и Сергей Васильевич Женовач
Премьера, 15 мая 2016 г.
Дмитрий Липинский и Мария Шашлова
Премьера, 15 мая 2016 г.
Андрей Назимов и Дмитрий Липинский
Премьера, 15 мая 2016 г.
Дмитрий Липинский
Премьера, 15 мая 2016 г.
Полина Пушкарук и Дмитрий Липинский
Премьера, 15 мая 2016 г.
Сергей Качанов
2017, 20 марта. Телеканал «Культура» (Россия). «Главная роль», ведущий Юлиан Макаров.
Режиссер Сергей Женовач о спектакле по повести Виктора Некрасова «Кира Георгиевна».
Кира Георгиевна. Студия театрального искусства. Пресса о спектакле
Сергей Женовач: Лучше вести со зрителем задушевный разговор, чем агрессивный
Виктор Некрасов «Кира Георгиевна»
По мотивам повести Виктора Некрасова «Саперлипопет, или Если бы да кабы, да во рту росли грибы…».
Театр «Балтийский дом» (Санкт-Петербург). Режиссер Леонид Алимов. Премьера состоялась в 2014 г.
Сталин не умер, он растворился в будущем. Эти слова, сказанные Шарлем де Голлем в год смерти тирана (60 лет назад), увы, оказались пророческими. Нет, пожалуй, в современной России имени, вызывающего больше ожесточённых споров, чем имя Иосифа Джугашвили. Диапазон суждений о нём не имеет границ: от «величайший правитель» до «кровожаднейший тиран всех времён и народов».
Режиссёр Леонид Алимов и актёры тоже пытаются разобраться с этим сложнейшим феноменом и задают себе и зрителям весьма непростые и неудобные вопросы: почему тридцать лет судьба огромной и многомиллионной страны зависела от воли одного человека? И кем он был – «параноиком», «дьяволом» или просто злобным и завистливым человеком, единственной целью которого было удержать любыми средствами свою единоличную власть? Какими высокими идеалами революции, социализма, коммунизма и светлого будущего можно оправдать то, что проделали с Россией и её народом Сталин и его приспешники? И главное, почему Россия позволила сделать это с собой?
Действующие лица и исполнители:
Сталин — н.а. России Вадим ЯКОВЛЕВ
Писатель — Дмитрий ГИРЕВ
Хрущёв — Сергей МАРДАРЬ
Полковник Иванов — Александр МУРАВИЦКИЙ
Валентина — Елена КАРПОВА, Мария ШУЛЬГА
Сцены из спектакля
Анаит Григорян
Невыносимая жестокость бытия
«Печатая на машинке “Саперлипопет”, я дошел до ночной выпивки и разговора Вики со Сталиным и пораженно насторожился. <...>
— Было или не было, Виктор Платонович? Пили со Сталиным? — спрашиваю я, кладя на диван напечатанные листы. В.П. вытирает губкой клеенку после чая.
— А ты как считаешь? — уклоняется от ответа В.П.
На мой взгляд, рассуждаю, все рассказывается слишком подробно, а ведь пили много. Такие длинные разговоры по пьяни если и ведутся, то не запоминаются. Да и зачем было молчать сорок лет? Значит, выдумка? А может, кое-что и вправду было? Саперлипопет! Хрен с ней, с прямой речью! Но сам факт-то выпивки со Сталиным? Это было?
— Откуда я знаю! Вроде да… — интригует меня В.П.
И как всегда, когда подшучивает, так чуть по-детски или как бы играя на фаготе, складывает губы и так иронично, запятыми, поднимает брови и улыбается:
— Если скажу «было», ты поверишь?
— Нет! — брякнул я сдуру и спугнул откровенность.
— Ну и правильно, не верь! — вроде бы облегченно сказал В. П.»
Это фрагмент воспоминаний писателя Виктора Кондырева о Викторе Некрасове
1. Соотношение художественного текста и реальности остается одной из главных проблем литературоведения и читательского восприятия: было или не было? а если было — в точности так или все-таки как-то иначе? Виктор Некрасов, конечно, создал мистификацию, причем мистификацию, будем откровенны, не самую удачную: писателю так и не удалось в своих поздних текстах ни превзойти, ни даже приблизиться к своему первому произведению — повести «В окопах Сталинграда», которая, неожиданно для современников, была отмечена Сталинской премией. Актер и режиссер Леонид Алимов на основе текста Некрасова написал и поставил в равной степени веселую и мрачную фантасмагорию, которая, с одной стороны, не оставляет сомнений в своей «выдуманности», с другой же — предоставляет не меньше поводов для размышлений, чем первоисточник.
Итак, малая сцена «Балтийского дома» окружена по всему периметру прожекторами. В центре — большой прямоугольный стол, накрытый белой скатертью, окруженный несколькими зачехленными стульями. Стол — основное пространство действия и практически самостоятельное действующее лицо: за этим столом в течение более чем двухчасового спектакля будет выпито такое количество водки, что невольно возникнут ассоциации не только с прозой Виктора Некрасова, но и со сновидческими текстами Венедикта Ерофеева, — возможно, задуманные режиссером. В дальнем левом углу на стене — портрет Ленина — икона, под которой вождь, правда, прячет от внимательной сестры-хозяйки Валентины Истоминой закуску к водке. Справа стоит старое радио — «подарок Черчилля». По радио персонажи будут слушать то выступления маршала Жукова, то группу «Ласковый май».
Действие происходит в 1947 году на «ближней даче» Сталина в подмосковном Кунцеве (место действия, очевидно, выбрано неслучайно — через шесть лет вождь умрет именно здесь), куда после получения Сталинской премии привозят Писателя (Дмитрий Гирев). Если Некрасов не заостряет внимания на времени действия, то Алимов выносит его в заглавие, что позволяет счесть происходящее на сцене только сном; впрочем, сон и художественная реальность — понятия практически равноправные: и во сне, и в художественной реальности бытие вольно представать в самых фантастических формах.
Сталин в исполнении Вадима Яковлева — тяжело больной, сильно пьющий, но еще крепкий старик. Обаяние актера неизбежно передается персонажу, и Сталин у Яковлева получился действительно обаятельный и отнюдь не карикатурный. Правда, обаяние это зловещее. В шутках Сталина, — вот он цитирует стихотворение Осипа Мандельштама «Мы живем, под собою не чуя страны» и почти по-детски обижается, доверительно спрашивая у Писателя: «Ну, а ты бы не обиделся?», — всякий раз сквозит угроза: зритель вспомнит, что именно за это стихотворение поэта отправят в ссылку, а через несколько лет он умрет от тифа в пересыльном лагере во Владивостоке.
Нужно заметить, что у Некрасова нет того количества литературных и культурных аллюзий, которыми наполнил свою пьесу Алимов. Повесть Некрасова, вернее, последняя ее четверть, собственно, и посвященная беседе рассказчика со Сталиным, организована незамысловато: это псевдобытовая зарисовка с двумя главными действующими лицами, притом довольно прямолинейная: Сталин играет с рассказчиком, как кошка с мышью; автор даже не обходится без этой тяжеловесной метафоры, в общем-то, сильно обедняющей подтекст повести: «[Сталин] стал приближаться ко мне. Тихой, беззвучной, какой-то крадущейся походкой. И смотрел, не отрываясь смотрел. В глазах его вспыхнули маленькие красные огоньки, как у кошки ночью». Пьеса «Сталин. Ночь» получилась в этом смысле сложнее и глубже: да действительно ли только Сталин — причина и источник всего зла?
«А вокруг его сброд тонкошеих вождей, / Он играет услугами полулюдей» — строки Мандельштама, подразумеваемые, но не произносящиеся в начале пьесы, рифмуются с обличительным монологом Писателя, который он произносит в самом конце, говоря о личной ответственности каждого за сталинский режим. Известен вопрос о том, кто же все-таки написал при Сталине сорок миллионов доносов. Действительно, каким бы жестоким ни был тиран, не он ведь самолично пишет доносы, надзирает за заключенными в лагерях, расстреливает... Стоящий во главе тоталитарной системы руководитель неизбежно становится ее олицетворением, страшным символом; его, особенно по прошествии многих лет, потомки склонны демонизировать, вовсе лишая человеческих черт. Но все-таки руководитель, вождь, фюрер не тождествен всей государственной машине и, каким бы он ни был, он тоже — всего лишь человек. Феномен Сталина, да и вообще любого «вождя», приравненного при жизни к Богу, а после смерти — к дьяволу, внеположен ему, и, возможно, это феномен не столько личности, сколько общественного сознания. И в этом, очевидно, состоит главное различие между пьесой/спектаклем и первоисточником: Виктор Некрасов писал только о Сталине, не задаваясь вопросом о характере и степени вины тех, кто его окружал. Впрочем, Некрасов не ставил перед собой и задачи разгадать феномен вождя, а скорее стремился только его высмеять.
Один из самых интересных образов в спектакле удалось создать молодому артисту Александру Муравицкому. Личный помощник Сталина полковник Иванов в его исполнении кажется поначалу обыкновенным лицемером, скрывающим за напускной преданностью страх перед своим непредсказуемым хозяином и желание во что бы то ни стало выслужиться. Но затем постепенно возникает ощущение, что Иванов, похоже, единственный, кто вождя не особенно-то и боится, а если и боится, то своим страхом он готов пренебречь потому, что служить Сталину, подыгрывать его жестоким шуткам и выполнять его бесчеловечные приказы Иванову... нравится. Единственный только раз его страх все-таки как будто прорывается наружу: в ответ на ехидный вопрос Писателя: «Полковник... а что это у вас сапоги так скрипят?», он вытягивается в струнку и дрожащим голосом сообщает: «Мой предшественник, подполковник Петров, чтобы не беспокоить товарища Сталина, надевал на сапоги мягкие войлочные тапочки. Это стало раздражать товарища Сталина, и вскоре выяснилось, что подполковник Петров являлся англо-франко-американо-японским агентом...» Впрочем, кажется, под конец своей абсурдной реплики Иванов сам уже верит в то, что его предшественник был «англо-франко-американо-японским агентом» и что расстреляли его за дело.
Иванову доставляет садистское удовольствие за небольшую провинность избивать и обливать кипятком из самовара Никиту Хрущева (Сергей Мардарь), и делает он это даже без приказа Сталина, что немаловажно отметить, а по собственному почину — для того, чтобы доставить удовольствие вождю, но в первую очередь, наверное, именно себе. С непередаваемым разочарованием снимает он нарукавники и прячет в кобуру пистолет, когда вождь передумывает расстреливать Писателя. Все эти трагические и психологически точные сцены у Некрасова отсутствуют, Сталин у него — единственный режиссер трагедии страны и трагедии рассказчика, обладающий гипнотической силой, с помощью которой он подчиняет даже своих противников: «Черчилль в своих мемуарах писал, что, готовясь к первой встрече со Сталиным, строго-настрого наказывал себе ни в коем случае не идти первым навстречу. Но достаточно было ему, маленькому седому человеку, показаться в дверях, как какая-то неведомая сила толкнула английского премьер-министра в спину, и он торопливо пересек весь громадный пустой зал, а Сталин стоял». Справедливости ради нужно заметить, что на самом деле все было ровно наоборот: именно Сталин первым подошел к Черчиллю, протянул ему руку для пожатия и произнес приветствие
2. Сам же Черчилль в своих мемуарах не пишет ни о своей психологической подготовке к встрече, ни о том, кто кому первым пошел навстречу. Тем не менее Виктору Некрасову необходима эта «неведомая сила»: мифологизируя своего персонажа и наделяя его некими магическими способностями, писатель одновременно снимает ответственность с других, в том числе рассказчика, одновременно являющегося имплицитным автором. Парадоксальным образом, создав в своей пьесе гораздо более гротескный портрет вождя (чего только стоит его решение напечатать свой биографический календарь до 2047 года!), Леонид Алимов одновременно демифологизирует его если не как личность, то как явление. Окружающие Сталина персонажи ничего не могут противопоставить его неуемной жажде власти и страху эту власть потерять, и либо подыгрывают вождю, либо пассивно ему подчиняются. Если Сталин и полковник Иванов — персонажи отрицательные и от них ничего хорошего ожидать не приходится, то воля персонажей положительных совершенно парализована, и не потому зло побеждает, что оно сильно, но потому, что слабо и безвольно добро.
Валентина Истомина (в этой роли две актрисы — Мария Шульга и Елена Карпова), сестра-хозяйка, которую считали любовницей или даже «тайной женой» Сталина (обе версии не доказаны; Некрасов их в своем тексте не обсуждает, Алимов в пьесе — поддерживает, но, очевидно, скорее исходя из требований драматургии, нежели истории), с первого своего появления на сцене вызывающая безоговорочную симпатию у зрителя — не столько боится Сталина, сколько его любит. И он ее любит — по-своему, конечно, — и, обнимая, говорит Писателю: «Жена должна быть только русская. Русские преданные и покорные. Люблю русских...». Подтекст этой фразы очевиден. Валентина стоит, не двигаясь, низко опустив голову: когда вождь будет бить ее наотмашь и пинать ногой, обутой в армейский сапог, она тоже не издаст ни звука, даже не сделает попытки закрыться, а когда Писатель под конец спектакля упадет замертво (умрет? потеряет сознание?), Валентина только вздохнет: «Каждую ночь — одно и то же, одно и то же», — и примется, затянув печальную песню, обтирать лицо очередной жертвы своего хозяина влажным полотенцем. У обеих актрис образ получился острохарактерный, у Шульги — в большей степени трагикомический, у Карповой — откровенно трагический. В нем, однако, можно обнаружить не только простоту, забитость и покорность, есть еще одна важная черта — всепрощение. Валентина прекрасно понимает, с кем живет и кому служит, но прощает своего хозяина так же, как любящая мать прощает шалости ребенку. «Вы людей сажать научились, а пить не научились, закусывать же нужно», и, обращаясь к Писателю: «Ему же нельзя, у него же давление...».
«Пулемет начинает стрелять с перерывами, но все еще низко, над самой землей. Совершенно не могу понять, почему я цел — не ранен, не убит. За пятьдесят метров лезть на пулемет — верная смерть». Повесть Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда» считается первым и одним из лучших образцов так называемой лейтенантской прозы, в которой война показана глазами тех, кто воюет, а не только отдает приказы. Читая «Саперлипопет...» или смотря спектакль Алимова, этот текст необходимо иметь в виду: перед Сталиным стоит человек, который в сорок втором году не испугался. А теперь — боится. Да так, что от страха заикается и не может удержать в трясущихся руках бутылку.
Бoльшую часть времени Писатель молчит, не вполне веря в происходящее. Он, шедший в атаку на немецкие танки и пулеметы, молчит даже тогда, когда вождь произносит, например, такие слова: «Эти братья и сестры бежали до самой Москвы, как бараны. Почему не стояли насмерть, когда товарищ Сталин приказал насмерть стоять?! Почему сразу насмерть не стояли?!», или когда угрожает вырвать Писателю язык — просто так, для профилактики.
Только под конец Писатель решается заговорить, но эта попытка, как было уже сказано, стоит ему если не жизни, то здравого рассудка. Что же так пугает и что в конце концов убивает / сводит с ума Писателя? На этот вопрос было бы легко ответить, если бы не была известна история персонажа. Вероятнее всего, в ужас его повергает несоответствие реальности некой собственной внутренней установке: это у Некрасова рассказчик, увидев Сталина, тотчас сообщает читателю: «Перед тобой в кожаном кресле сидит убийца, самый страшный из всех убийц, которых знало человечество». Подчеркнем: это говорит человек, только что получивший Сталинскую премию за текст, в котором имя вождя произносится (правда, нечасто) исключительно с уважением. Повесть «Саперлипопет» была написана спустя почти сорок лет после «В окопах Сталинграда», — учитывая это, изменение отношения автора к некоторым событиям и историческим фигурам не кажется ни удивительным, ни даже странным: сорок лет — большой срок, за который автор многое пережил и во многом разочаровался. Но Писатель в исполнении Дмитрия Гирева не через сорок лет после получения премии оказывается «приглашенным» на дачу вождя в Кунцево, и у него в голове пока еще образ того Сталина, который привел Красную армию к победе над фашизмом. Пусть не Бога, но никак не «самого страшного из всех убийц, которых знало человечество». Однако в полутемной комнате он встречает садиста и параноика, который чем дальше, тем больше теряет человеческий облик...
Пьеса «Сталин. Ночь» осталась, как представляется, не вполне прочитанной критикой из-за большого количества интертекстуальных связей и сложности темы, а также, видимо, и потому, что Виктор Некрасов является на сегодняшний день не самым читаемым автором. Сейчас, когда после смерти Иосифа Виссарионовича Сталина прошло больше шестидесяти лет, о нем ведется все больше споров. Кем он был — величайшим правителем в истории или жестоким тираном? Принадлежит ли его эпоха невозвратному прошлому, или же, как сказал после его смерти Шарль де Голль, «Сталин не умер, он растворился в будущем»? Неоднозначную постановку Леонида Алимова можно назвать одной из самых интересных премьер прошлого года, заслуживающей в свете этих споров особенного внимания.
_____________________________________
1 Виктор Кондырев. Все на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев — Париж. 1972-1987 гг. — М. : АСТ, Астрель, 2011.
2 См., например, мемуары личного переводчика Сталина Валентина Бережкова: Бережков В. М. Как я был переводчиком Сталина. — М. : ДЭМ, 1993.
Виктор Некрасов «Саперлипопет, или Если бы да кабы, да во рту росли грибы…»
Радиоспектакль «С Вождем на Кунцевской даче»
По мотивам повести Виктора Некрасова «Саперлипопет, или Если бы да кабы, да во рту росли грибы…»
Творческая группа:
Инсценировка — Алексей Познанский.
Режиссёр (радио) — Надежда Аниканова.
Ассистент режиссёра — Мария Гамон.
Звукорежиссёр — Наталья Ружанская.
Музыкальный редактор — Людмила Власова.
Редактор — Александр Кукес.
Исполнители:
Виктор Некрасов — заслуженный артист РФ Сергей Десницкий;
Сталин — заслуженный артист РФ Владимир Долинский;
Хрущёв — Герман Энтин;
няня — Галина Ершова.
Радиопостановка «В окопах Сталинграда»
Радио «Звезда»
Главы из повести читает
заслуженный артист РФ Сергей Пинегин
Оглавление:
1. Часть первая
2. Часть вторая
3. Часть третья: Чертова семёрка
Радиоспектакль «Кира Георгиевна»
Радиоспектакль «Чао, Джульянчик»
Шуточная пьеса
«Утренняя элегия
(или адажио, или скерцо,
или еще что-нибудь в этом роде)»
Одноактная миниатюра без пролога и эпилога,
но с продолжением в Тукумском районе Латвийской ССР1
Рукописный и машинописный тексты были изъяты во время обыска в квартире Виктора Некрасова 17—18 января 1974 года.
Из протокола вскрытия и осмотра мешков с документами и предметами, изъятыми у Виктора Некрасова во время обыска:
«Текст «Утренней элегии» составлен в форме пьесы, время действия которой июль 1973 года, а место действия — Дом творчества писателей в Коктебеле (Крым). Документ идейно невыдержанного характера».
Впервые опубликована в сборнике Виктора Некрасова «Арестованные страницы», составитель Любовь Хазан, Киев, «Лаурус», 2014.
_________________________
1 Осенью того же года Некрасов отдыхает в латвийском Доме творчества писателей в Апшуциемсе.
Виктор Некрасов «Утренняя элегия (или адажио, или скерцо, или еще что-нибудь в этом роде)»
Спектакль «Испытание»
В 3 актах 5 картинах
Написана Виктором Некрасовым вскоре после войны. Прочитав «Испытание», Всеволод Вишневский написал автору, что пьеса самобытная, психологического плана...
Поставлена в 1949 г. Московским театром им. К. С. Станиславского, режиссер Семен Львович Лунгин. Совместная работа над пьесой послужила началом крепкой, долголетней дружбы между автором и режиссером пьесы.
Жизнь пьесы на сцене московского театра оказалась недолгой — бдительный Репертком после двадцати показов спектакля признал ее «клеветнической, искажающей образ советского офицера» и снял ее с репертуара.
Пьеса
«Испытание» (первоначально название «Опасный путь») впервые опубликована в киевском журнале «Радуга», № 8, 1970).
Семен Лунгин «Тени на асфальте»
Письмо В. П. Некрасова к И. В. Сталину